Ниточка с тем миром: как священник из Москвы стал исповедовать пожизненно осужденных из «Полярной совы»
Летом редакция «Ямал-Медиа» познакомилась с отцом Кириллом, священником из Москвы, который регулярно приезжает в Харп, чтобы встретиться с друзьями по переписке — пожизненно осужденными «Полярной совы». Публикуем интересные моменты из нашей беседы.
– Как оказались в тюремном служении?
– Как-то раз нам, студентам Свято-Тихоновского богословского института, будущим священникам, предложили общаться по переписке с осужденными. Перед нами выложили много-много писем. И сказали: каждый может взять по одному, почитать. Все вы — священники будущие, с заключенными рано или поздно будете пересекаться: они освободятся, придут к вам на приход, родственники придут. Может, направят служить в какой-то следственный изолятор. Все равно от этой темы не уйдете. Сейчас ко мне в приход, даже не зная о том, что я нахожусь в тюремном служении, приходит много людей, у которых сидят дети.
– Первое письмо, которое вы взяли из той стопки, от кого оно было?
– Оно оказалось от осужденного в пожизненном лишении свободы из «Черного дельфина» Оренбургской области. Я был очень далек от этого мира. Никто из родных, слава богу, не сидел. И я знать не знал, что там происходит. Взял тогда письмо и задумался: что это за мир, какие там люди? Наверно, все-таки не за карманные кражи сидят.
Несколько дней собирался с мыслями, шел, молился. Понимал, что, если начну писать, то не должен бросать. Человек уже будет вдохновлен, какая-то надежда у него появится…
Начал переписываться. Помню, когда первый ответ мне пришел, я очень волновался. Человек мне написал, уже именно мне, не просто куда-то, в храм… Здесь переписка — это так важно, связь, какая-то ниточка с тем миром. Это я потом уже понял.
Через какое-то время написал его сокамерник: «А возьмете и меня для общения?» — «Хорошо». Потом еще один написал. Появились первые три друга по переписке. Они и сейчас еще живы, я к ним приезжаю.
Один мужчина оказался глубоко верующий человек. Второй — неверующий, его посылки в основном волновали материальные. А третий был посередине. Конечно, поначалу разные бывали письма...
– В какой момент вам стали писать из Харпа и звать в гости?
– В Москве была организована система координации переписки. Письма пересылались с прихода на приход, чтобы разгрузить подобные группы помощи. Я был директором воскресной школы. Туда ходили взрослые, не только детки. И я предложил им помочь мне. Многие откликнулись, стали тоже вести общение, небольшие посылки собирать.
Когда про группу узнали, стали пересылать письма из других приходов — и пошли письма из Харпа, которых не было, из Вологодской области. Через какое-то время получилось, что мы охватили практически все учреждения подобного типа. Я стал ездить в учреждения и лично встречаться с осужденными. В Харпе бываю с 2014 года, сейчас приехал в седьмой раз.
– Что вами движет? Для чего приезжаете?
– Пожизненно осужденных оставляют и друзья, и многие родные. Отношение общества к ним, по понятным причинам, крайне негативное. Преступления, которые они совершили действительно серьезные. Тем не менее, для меня, как священника, эти люди продолжают оставаться членами церкви.
Те, кто крещен и раскаивается, кто понимает, что он совершил — они же ведь не отлучены от церкви. Я, как священник, не могу игнорировать их. Тем более, что они нуждаются в помощи, поддержке. Тем более, что я вижу то одиночество, которое они испытывают.
– Кто-то, кроме священника, может их поддержать?
– Не уверен. Сокамерники — люди совершенно чужие им, они даже могут не общаться. И даже будучи в камере вчетвером, они могут быть глубоко одинокими людьми, потому что им не с кем поговорить, их никто не понимает. От этого часто религиозные организации — их единственная надежда. Ну, какие еще светские организации будут им помогать?..
Служение милосердия, которое является нашим общим христианским долгом по отношению к ним (я говорю и о мирянах), оно, вы знаете, настолько особенное.
– В чем особенность?
–Любое служение милосердия в обществе поддерживается: служение одиноким людям, старикам, помощь в домах престарелых, детских домах — волонтеры всегда в почете. Общество принимает и некоторые виды тюремного служения, но в основном, когда речь идет об осужденных со сроком: «Ну да, оступились люди, но надо дать им шанс».
Но когда речь заходит о категории пожизненно осужденных, здесь наше служение милосердия иногда вызывает агрессию общества: «Почему вы им помогаете — их надо закопать, расстрелять, и вообще бросить — пусть гниют». Иногда вот волонтеров даже осуждают. Причем, осуждают как бы за то, что мы помогаем этим людям.
– Почему возникают такие предубеждения?
– Считается, что мы делаем некое нехорошее действие по отношению к жертвам преступлений. Но это же не так. Я как священник, еще больше внимания проявляю, если ко мне придет человек и скажет: «Убили у меня сына». Неужели я буду к нему равнодушен?!
Конечно, я буду его жалеть, сострадать, поддерживать. Это не значит, что то, что я помогаю осужденному и поддерживаю его духовно, я равнодушен к родственникам, и мне все равно — что он сделал. Это не так.
Мы со всех сторон: и сочувствуем родным, и осужденных как бы поддерживаем. Иногда даже пытаемся наладить социальные связи, примирить их как-то.
– Примирить убийцу и родственников жертвы?
– Если есть возможность, некоторые осужденные просят иногда написать родным жертвы. Например, к матери, сына которого они убили. Потому что они сами не решаются это сделать.
В таких ситуациях обществу не совсем понятны наши мотивы и желания — почему мы это делаем... Но нами движет только христианский долг. Заповедь Христа — «Не осуждай», мы ее исполняем. Для верующего человека неважно, за что, почему человек страдает. Это принципиальное отличие светского отношения к милосердию от церковного и христианского.
– А светскому обществу важно сначала понять, за что страдает человек?
– Да, светское общество ищет какие-то основания для проявления милосердия. Вот: достоин человек милосердия или нет. Если достоин — да, надо проявить. Если не достоин — не надо.
А христианское отношение — оно именно таково, что неважно, почему человек страдает, за что он здесь. Нам важно, что он страдает и нуждается в нашей помощи. Мы его не осуждаем. Его осудило общество, его осудило государство — и осудило правильно.
Остается принять и, пока ты там, поддержать. Я, как священник, считаю, что нет неисповедимых людей. Конечно, не могу ни о ком сказать гарантированно, что этот человек исправился. Но в целом, для нас любой человек потенциально способен к исправлению, с Божьей помощью.
– Даже такие как «Битцевский маньяк»?
В теории — да. На практике — не знаю. Богу все возможно. Богу возможно все. Но с такой категорией преступников у меня нет общения. Такие люди как «Битцевский маньяк» — они не просят меня с ними пообщаться. И мы насильно не идем. Если попросят, мой пастырский долг — и его выслушать.