Писатель без памятника: двойная жизнь Юрия Нагибина
3 апреля исполняется 105 лет со дня рождения писателя Юрия Нагибина
Нагибин — писатель без фанатичной армии поклонников, но с удивительной способностью оставаться актуальным вне зависимости от литературной моды. В эпоху, когда книги становятся либо инфоповодом, либо предметом коллекционирования, он остается тем, кем и должен быть настоящий писатель — проводником между читателем и сложной, противоречивой реальностью.
Военный корреспондент в незапыленных сапогах
В 1941 году Нагибин, как и многие его ровесники, отправился на фронт. Однако воевать ему пришлось не винтовкой, а пером — сначала в качестве политрука, затем военного корреспондента газеты «Труд». В отличие от Виктора Некрасова или Константина Воробьева, Нагибин не испытал на себе весь ужас передовой, не сидел в окопах под Сталинградом и не попадал в окружение.
Его военная проза («Ваганов», «Дело капитана Соловьева», «Гибель пилота» и множество других рассказов и очерков) — это взгляд наблюдателя, пропустившего войну через себя, но смотревшего на нее всё же со стороны, где автор чаще доверяется рассказчику, который знает даже больше его самого. Отсюда и некоторая отстраненность, рефлексивность его текстов, совершенно не характерная для «окопной» литературы его ровесников.
Эту «облегченную» военную биографию Нагибин всю жизнь переживал как некую вину. А в дневниках от 1942 года признавался: «Что я здесь такое? Нерадивый канцелярский служащий, на плохом счету у начальства, — приходит в десять, уходит в пять. <...> А надо ли было идти на такую войну? Это не война, а канцелярия под бомбежкой. Вся наша пшебуршня не стоит выеденного яйца. Неужели наша писанина и радиотреп могут хоть как-то повлиять на немецких солдат? Но поди скажи об этом вслух...» Такое признание многое объясняет в его военной прозе. И хотя в ней почти отсутствуют натуралистичные описания, зато видно глубокое понимание психологии людей, оказавшихся на войне.
Творческая автобиография: личное как источник художественного
Переход Нагибина от военной тематики к глубоко личной не был резким. Уже в его ранних текстах ощущается автобиографическая подоплека, которая со временем лишь усиливалась. Вот рассказ «Ты будешь жить» — история о матери, написанная с такой пронзительностью, что невозможно не видеть в ней отражение реальных отношений писателя с собственной матерью, Ксенией Нагибиной.
Рассказ «Чистые пруды» показывает довоенную Москву через воспоминания взрослого человека о своем детстве. Городские пейзажи, ушедшие в прошлое, обретают в прозе Нагибина символическое значение. Для автора Чистые пруды — не просто топоним, а метафора детской чистоты восприятия, которая постепенно утрачивается с возрастом. «Чистые пруды — это чудо первого скольжения на коньках, когда стремящиеся лечь плашмя «снегурочки» становятся вдруг послушными, прямо, стройно режут широким лезвием снег, и ты будто обретаешь крылья. Чистые пруды — это первая горушка, которую ты одолел на лыжах, и я не знаю, есть ли среди высот, что приходится нам брать в жизни, более важная да и более трудная, чем эта первая высота. Чистые пруды — это первая снежная баба, первый дом из глины, вылепленный твоими руками, и пусть ты не стал ни ваятелем, ни зодчим, — ты открыл в себе творца, строителя, узнал, что руки твой могут не только хватать, комкать, рушить, но и создавать то, чего ещё не было...» — вспоминает писатель.
В рассказе «Зимний дуб» учительница Анна Васильевна случайно встречает своего ученика в зимнем лесу. Школьник, которого она считала неспособным и ленивым, оказывается знатоком природы, чутким и внимательным. Но Нагибин не мастерит из этого материала сентиментальную историю перевоспитания. Вместо этого он показывает, как меняется восприятие учительницы, как она начинает видеть в «трудном ученике» личность.
Но даже в самых личных текстах Нагибин оставался сдержанным. Он умел интерпретировать собственный опыт в художественную реальность, как бы отстраняясь от него. Это особенно заметно в повести «Встань и иди», где писатель исследует многолетние сложные взаимоотношения героя-писателя с отцом — вечным арестантом через призму смертельной болезни последнего. Сам он не знал настоящего отца, его воспитывал отчим.
Нагибинское мастерство психологического анализа проявилось в полной мере в рассказах о выдающихся исторических фигурах — «Царскосельское утро» (о Пушкине), «Огненный протопоп» (о протопопе Аввакуме). В этих текстах он исследует становление личности изнутри, показывая, как драматические события и переживания отражаются в «кровью написанных» произведениях великих творцов.
Дневники Юрия Нагибина: исповедь мизантропа
Литературная репутация Нагибина как «советского, но приличного» писателя на время кардинально испортилась после посмертной публикации в 1995 году его «Дневника». Записи, которые писатель вел с 1942 по 1986 год, оказались настолько откровенными, что шокировали даже подготовленного читателя.
В «Дневнике» он предстает совсем другим автором — резким, желчным, безжалостным к себе и окружающим. Мемуары изобилуют ехидными, а подчас и жестокими характеристиками известных старших современников: «страшный петрушка Шолохов», «гангстер Симонов», «насквозь фальшивый Катаев». Достается и приятелям по цеху, особенно Евтушенко, с которым Нагибин, впрочем, и при жизни постоянно пребывал в состоянии дружбы-вражды (в том числе и по личным мотивам — из-за Беллы Ахмадулиной), чего особо и не скрывал.
«Евтушенко производит смутное и тягостное впечатление. Он, конечно, исключительно одаренный человек, к тому же небывало деловой и энергичный. Он широк, его на всё хватает, но при этом меня неизменно в его присутствии охватывает душный клаустрофобический ужас. Он занят только собой, но не душой своей, а своими делами, карьерой, успехом. Он патологически самоупоен, тщеславен, ненасытен в обжорстве славой. <...> Он жуток и опасен, ибо ему неведомо сознание греха. Для него существует лишь один критерий: полезно это ему или нет», — констатирует Нагибин.
Многих возмутило то, что столь гневными описаниями времени и коллег полон дневник писателя, не обделенного в эпоху СССР ни деньгами, ни орденами, ни публикациями, — правда, по его словам, не благодаря, а вопреки. «Таланта им почти не нужно, но нужна решимость на любую пакость, причастность «святому делу сыска», неоглядный подхалимаж и беспощадность в достижении поставленных целей. Этими качествами, включая, разумеется, скудость дарования, наделены почти все лица, желающие преуспеть на ниве искусств».
Причислял ли Нагибин и себя к этому «сонму чудищ»? Конечно же, нет, разве только формально, но, существуя в той же системе, ему приходилось держать свое мнение под семью замками, что, возможно, немногим лучше столь беспощадно бичуемого им подхалимажа и стукачества.
Впрочем, даже в таких тягостных условиях — а умение под сурдинку договориться с самим собой в тяжелые времена сродни потере достоинства — у Нагибина оставалась еще одна отдушина, впечатлениями от встреч с которой он неустанно делился с читателями. Это природа, но природа не для бесцельного созерцания — не «храм, а мастерская», как характеризовал ее тургеневский Базаров.
«Поэтическое и несколько высокопарное восприятие реальности идет от незнания и неучастия в деле жизни. Лучшее и самое правильное постижение действительности — это деловое с ней сотрудничество. Природу воспринимаешь по-настоящему глубоко не когда наблюдаешь, а когда трудишься в ней — охотишься, ловишь рыбу, хотя бы собираешь грибы», — писал Нагибин.
Цитаты Юрия Нагибина
- «Для бездарных писателей у нас рай на земле, талантливых ждет Царствие Небесное».
- «Бывает ли, чтобы человек приобрел какие-то новые качества, если их не было в его душевной природе? Думаю, что нет. И если человек меняется, это значит лишь, что проснулись качества, таившиеся в нем под спудом».
- «Человек умирает не от болезней, а от тайного решения не оказывать им сопротивления».
- «Нет ничего страшнее передышек. Стоит хоть на день выйти из суеты работы и задуматься, как охватывают ужас и отчаяние».
- «Вот чудо жизни: ничто в природе не приедается, не утомляет повторами, всё как в первый раз, даже с годами еще пронзительнее и невыносимо прекраснее».
- «Люди непробиваемы. Люди разучились слышать друг друга. Они умеют лишь подчиняться силе, но всё свое держат при себе до поры, до времени. А может быть, иначе не уцелеешь в беспощадном мире?»
- «Довольно разложения. Довольно нытья. Ком беды растет, но надо идти дальше. Меньше снисходительности и жалости к себе, больше презрения к окружающим. В малой жизни — требуй и дерись, но не огорчайся неудачам. В большой жизни — мучайся, страдай, погибай, но в последний миг спасайся литературой. И дело жизни будет сделано».
Ранее мы рассказали, за что «красный граф» Алексей Толстой получил три Сталинские премии.
Самые важные и оперативные новости — в нашем телеграм-канале «Ямал-Медиа».